— Через Автозаводскую выезжай, лады? — сказал я Дмитрию.
— Я помню.
— Ну и отлично.
Северная окраина была застроена больше хрущовками, пятиэтажными и девятиэтажными. Район, как я понимаю, и до провала здесь был не очень, с репутацией, так сказать, а после провала так и вовсе в гетто в детройтском стиле превратился. Разруха, граффити на всех стенах, варщики в каждом доме и барыги, банчащие наркотой, чуть не в каждом подъезде. Район был как раз оплотом Семеры, ее члены все родом отсюда, но кроме по-своему солидной Семеры, здесь обитало еще несколько банд, дерущихся, а иногда и воюющих между собой за право контролировать территории и получать долю с обосновавшихся там наркоточек. Кроме того, из этих банд набирались мелкие мокрушники-исполнители, пехота низового уровня, и лишь немногие, если не помирали в молодости, вырастали для членства в Семере. А других перспектив тут и не было, в общем.
Граничила Северная окраина с гетто, от которого ее отделял серьезный периметр безопасности, и там же неподалеку находилось автохозяйство, в котором на постоянной основе обосновались наемники Лиги. Говорят, что уличную преступность они там заметно прижали, теперь человек хотя бы имеет возможность пересечь этот район, не будучи избитым и ограбленным, и это в лучшем случае, но Семеру они не трогали, а скорей даже наоборот.
Улица Балояна была маленькой, скорей даже переулком, темной и освещалась лишь тем скудным светом, который падал из окон близлежащих домов. Эти дома хотя бы обитаемы были, потому что пустых здесь едва не половина.
— Вот здесь, — сказал Хмель, показав чуть расчищенное пространство в сугробе, наметенном снегоочистителем.
Дмитрий тормознул, мы вывалились из теплой кабины на мороз, а «экспедишн», подмигнув задними огнями, свернул направо и исчез из виду. Оставлять тут машину на улице не только нарушение конспирации, но и самоубийство для машины — или разберут, или просто изувечат, потому что руки чешутся. Хотя во дворах машины местами стояли, где расчищено, все больше всякие старые «жигули». Думаю, что местным авторитетным пацанам принадлежали, поэтому и целы.
Я уже по привычке быстро дотянулся до кобуры с «сигом», ножа в кармане и «Щелчка», посмотрел на Хмеля, который, похоже, занят был тем же самым, дождался кивка — и мы пошли. Быстро протопали по скользкой извилистой тропке между двумя домами, по такой же тропке, подпертой с двух сторон замусоренным снегом, местами подсвечивая себе фонариками, пересекли по диагонали неширокий двор с торчащими железяками, оставшимися от когда-то существовавшей здесь детской площадки, прошли мимо дома заброшенного, откуда, как мне показалось, слышны были чьи-то голоса.
На шпану бы местную не нарваться, но надеюсь, что их мороз разогнал если не по домам, то с улицы. Такие и были в пустом доме, наверное. Заперлись в уцелевшем помещении, экран включили и там тусуются. Или Л-13 пользуют, или траву. А может, там торговая точка, барыга с покупателем говорил.
Еще две пятиэтажки. Из тех двух, меж которых мы прошли, пустовала левая, а здесь пустует правая. А левая жилая. И к ней даже как-то дорожка расчищена, а на ней следы от пикапа, которые мы же вчера вечером и оставили. Второй подъезд, квартира сразу налево, однушка.
Дверь в подъезд была железной и на удивление солидной, но без замка. В самом подъезде темнота, запах мочи и какой-то плесени, все стены и потолки измалеваны. Где-то сверху, этажа через два, мужик с теткой ругаются за дверью, за дверью справа пьяный голосит, причем такое впечатление, что сам с собой. Если и есть в Форте дно ниже этого места — я его не видел. В гетто и то приличней, там люди больные, но нормальные, а тут…
Хмель постучал в дверь условным стуком — тук-тук, тук, тук, тук-тук-тук. Замок сразу же щелкнул, и поначалу заслонивший собой весь дверной проем Грачев отступил в сторону и запустил нас в квартиру.
— В окно засек нас? — спросил я, протягивая руку.
— Ну да.
Вооружен он был помпой десятого калибра, одет тепло, хоть куртка и расстегнута. Отапливались здесь буржуйками, а запас угля в квартире почти отсутствовал. Тут вообще почти все отсутствовало, кроме изодранного дивана, который служил постелью для хозяина квартиры, нескольких ящиков на кухне и на удивление роскошного ковра на стене, но изгаженного и порезанного ножом. И еще то ли хозяину, то ли кому-то из его гостей когда-то достался баллончик с краской, и это сильно отразилось на стенах. При этом никакой смысловой нагрузки все эти красные загогулины не несли.
— Наш друг как? — спросил Хмель.
— У себя в апартаментах, — Ваня кивнул на люк в полу. — Достать?
Северная окраина — место, где здравомыслящему человеку делать нечего, от слова «совсем». И совершенно все равно — бандит этот здравомыслящий человек или добропорядочный обыватель. Такое уж это место.
И если северо-восток Форта еще более-менее «причесали», то в районе гетто никаких подвижек к лучшему за последние годы не произошло. Пусть крупных банд там поубавилось, а самых одиозных личностей отстреляли наемники Лиги, но суть района от этого нисколько не изменилась.
Наркотики, безработица, безнадега.
При таком раскладе преступность не победить. Да никто и не пытался, ведь жили там не те, кому больше некуда ехать, а те, кому это делать незачем. Пропащие души.
Я Северную окраину не любил и бывал там нечасто. Обычно проезжал по центральным улицам на автомобиле и во дворы не сворачивал. А сегодня вот — пришлось…
Когда мы с Николаем Гордеевым дотопали до снятой моим помощником квартиры, нервы звенели, будто натянутые струны. Нет, от местной шпаны мы бы отбились, но если начнется заварушка, сразу лиговские наемники подтянутся. А у нас — мало того что с Лигой отношения натянутые, так еще похищение человека статья не из легких. И ладно бы коммерса какого похитили, так нет — кондуктора. Тут сразу вышкой дело пахнет, никакие связи не помогут.